Хрущёв, Сталин. Штрихи истории

Нина Фёдорова

Я училась в начальных классах. В один из дней, спустя несколько лет после доклада Хрущёва XX съезду, когда в нашей стране продолжали развенчивать величие Сталина, выигравшего самую страшную, самую кровавою войну в истории войн, которые вело человечество, как рассказывали нам, детям, взрослые. Пришла в школу в фартуке наничку. Ни до, ни после со мной не случалось подобного. Опаздывала, в спешке перепутала изнаночную сторону с лицевой. «Поспешишь – людей насмешишь», говорит пословица. Сняла пальто, повесила на вешалку и здесь то обнаружился мой конфуз. Прозвенел первый звонок на урок, давали три. Подружки похихикали, вспомнив свои случаи, поддержали морально и побежали в класс. Я стала возиться с фартуком, забившись от глаз людских между пальто и мешками со сменкой учеников первой смены. Пока расстегнула четыре пуговки, пришитых по бокам пояса чёрного передника (Был ешё белый для торжественных случаев). Долго не получалось справиться с крыльями – широкими лямочками, прикрывавшими плечи, они почему-то сворачивались в трубочку. Приходилось начинать всё заново – расстёгивать пуговки, снимать и снова набрасывать на себя фартук, расправляя неподатливые крылья.

– Давайте быстрей, пока идёт урок. Проверьте, может кто-то остался в раздевалки, не нужно, чтобы это видели дети, – услышала я голос тёти Шуры, главной по звонкам на уроки и старшей среди техничек, так называли уборщиц.

– Да нет никого, все на уроках. Говори, куда будем складывать, – успокоил её женский голос.

Тётя Шура жила в комнате на первом этаже вместе с сыном, выпускником нашей школы. Была грозой для учеников и авторитетом для директора Ивана Петровича Хатунцева. В надежде, что взрослые помогут мне справиться с фартуком, направилась к выходу. Подошла к тёте Шуре, прочитав на её лице удивление.

– Нет никого, говорила же, чтобы проверили. Оказывается, есть одна ученица, – распекая подчинённых, тётя Шура расправляла крылья. И причеслала мне волосы, расстрёпанные в борьбе с неподатливым фартуком.

– Она никому не расскажет, – заверили в один голос технички, занося в рездевалку бюсты, плакаты, портреты Сталина и складывали в углу около входа.

Тут во мне взыграла домовитость. Поблагодарив тётю Шуру за помощь, я выдала:

– Школе не нужен этот красивый портрет Сталина, раз сняли со стены и принесли сюда. Можно я заберу его себе?

Портрет был огромный, выше моего роста, но такая мелочь не остановила меня.

– Не можно! – отмахнулась тётя Шура. – Не положено!

А потом отвела в сторонку и объяснила почему. Под большим секретом, взяв с меня честное слово, что это останется только между нами. Сегодня я снимаю гриф секретности с нашего уговора, так как с тех пор прошло более полувека.

– Плакаты, картины, связанные с именем Сталина, его портреты, ночью вывезут на пустырь и сожгут. По накладной, где все они перечислены и занумерованы. Составлена опись, – тихо говорила мне на ухо тётя Шура. – Отдам тебе портрет, мне сильно влетит за недостачу. А бюсты отвезут на свалку и там уничтожат. Тоже по накладной и с описью. Была бы моя воля, отдала бы не раздумывая, ты девочка не хулиганистая, ходишь на хор, – подсластила моё разочарование тётя Шура.

В подвешенном состоянии, не понимая происходящего, поплелась в класс, получать втык за опоздание, шла вторая половина урока.

– Здрасте! Можно войти?– поинтересовалась я, приоткрыв классную дверь.

Учительница молча кивнула и показала глазами в строну парты, за которой я сидела, мол, проходи и садись.

Заняла своё место, удивлённая тем, с какой лёгкостью попала в класс, поскольку за меньшее опоздание учеников оставляли в коридоре дожидаться перемены, чтобы не отвлекали одноклассников от занятий. После урока узнала, что постарались подружки, предупредив учительницу о моём опоздании по уважительной причине, чем избавили меня от подпирания стен в коридоре и записи в дневнике.

Прошли годы. В августе 1964-го Башкирию облетело известие – к нам едет Хрущёв. Посетив город Туймазы и Октябрьский, нефтяные «житницы» республики. Хрущёв и сопровождающие его лица направились на поезде в Уфу – столицу Башкирии. Тогда в кинотеатрах страны показывали фильм «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещён». Видимо, приуроченный, судя по названию киноленты, к вояжу Хрущёва по стране.

Хрущёв в Уфе

1964 год. Уфа, улица Пушкина, вид на Советскую площадь. Во внешнем облике города мало, что изменилось. Впрочем... Спилили деревья, расширив улицу. Фото Валерия ШАХОВА

Уфимцы встречают Хрущёва. Люди стояли вплотную, плечом к плечу от самого вокзала вплоть до Горсовета. Многие были с цветами. Ходила молва, что кто-то бросил в автомобиль Хрущёва букет с вложенным в него камнем. Но злоумышленника так и не нашли. Зато, к удивлению уфимцев, прямо впереди кортежа с «царственной» особой бежала собака.

– Не сеет, не пашет, только шляпаю машет, – говорили в толпе взрослые, провожая взглядом правительственный кортеж из лимузинов. «Кукурузник», как называли Хрущёва в народе, на космической скорости промчался по улице Карла Маркса от железнодорожного вокзала в сторону центра. Лыбясь и приподнимая соломенную шляпу, лениво помахивая другой рукой, развалившись на заднем сиденье, поворачивая голову то влево, то вправо. Я стояла с дворовыми ребятами в первом ряду встречающих у входа в детский парк имени Ивана Якутова, примыкавшего к нашему двору, один парадный вход находится с улицы Ленина, где я тогда жила, другой с улицы Карла Маркса.

Так я увидела того из-за которого наших кур и квочек наших соседей приходилось метить зелёнкой и другими подручными красками – йодом, разведённой марганцовкой. Нанося одну, две, три разноцветные полоски, кружочки и другие изображения. Кур было много и ограниченный выбор красок.

Щеголять с цветными отметинами на холках, крыльях и хвостах, показывая свою принадлежность к тому или другому хозяину, поголовно белые куры начали потому что, когда они были не разрисованными, фининспекторы выписывали денежные штрафы от потолка – не разбирая, чья курица, наплевав на запрет не покидать пределы двора, разгуливала по газонам и клумбам детского парка. Фининспекторы частенько наведывались во двор, штрафуя всех хозяев, кто держал кур, под предлогом, что они якобы видели кур в парке. Возмущённые граждане отказывались выбрасывать деньги на ветер, зная, что их куры не покидали двор. Так как кудахтали в сараях, сидя под амбарными замками.

Хорошо помню одну такую стычку.

Во двор явились два фининспектора в шляпах, с портфелями и кипой заранее выписанных пофамильно штрафов. Собрали народ. Стали раздавать квитки для оплаты. Женщины, возмущённые такой наглость, чуть не разорвали их. Под громкие крики представители власти рванули со двора с такой прытью, что с одного свалилась шляпа, и осталась лежать на земле. (Через несколько дней, вернулся за ней) Вслед им летели скомканные бумажки. Бросали взрослые, дети поднимали и повторно бросали «снежки», несказанно веселясь. После этого решили метить кур и следить, чтобы «паслись» во дворе.

С каждым днём всё сильней и сильней шёл наезд на подворное хозяйство, благодаря которому многие семьи нашего большого двора могли нормально питаться и экономить на продуктах. Пока власть в угоду хрущёвскому запрету на содержание скота в городах, совсем не истребила коз, уток, гусей, свиней и кур, повелев сломать сараи.

– Хотите, чтобы дети видели живых кур? Ведите их в зоопарк! – зло заявил один фининспектор, убедившись, что у нас во дворе из живности остались одни кошки.

«Кукурузник» рассчитывал, начиная реформы, что народ сдаст свою живность в колхозы и таким образом в коллективных хозяйствах вырастит производство мяса. Ему нужны были показатели, он не думал о людях, не заглядывал в будущее. В результате к 1964 году это привело экономику страны к ступору, а сельское хозяйство – к коллапсу.

За пару месяцев до визита Хрущёва из магазинов Уфы почти исчезли продукты. Резко сократилось производство хлеба. О белых батонах и булочках оставалось только мечтать. Купить можно было, отстояв длинную очередь, чёрный хлеб из ржаной муки наполовину с кукурузной. Продукты уфимцы получали по норме, один раз в месяц. Действовала «мешочная» система. Крупы, расфасованные по количеству едоков в полотняные мешочки, сшитые за свой счёт, сахарный песок, муку и др. привозили во двор, раздавали в подъезде. Не безвозмездно, за деньги. Хлеб, купленный в магазине, был кислым, есть его было невозможно. Я просила маму испечь булочки, у неё получалась отменная выпечка.

– Доченька, потерпи, родная, – прижимая к себе, говорила грустно мама. – Израсходуем муку на булочки, не останется на лапшу. Не будет лапши, не сможем сварить суп. И останемся все голодными.

Семья у нас была самая большая в доме, папа, мама, две бабушки и трое детей. Когда нас «отоваривали», соседи нам завидовали (по - доброму), ведь наши мешки были внушительного объёма и веса. Но если «разбросать» всё на дни до следующего «отоваривания», получались крохи. Норма была одинаковая для всех.

Как-то после уроков побежала домой не короткой дорогой, а дала кругаля, любуясь розами. Кусты с красивыми цветами разных размером и окраса росли на возвышенности перед нашей школой. (Зимой она служила нам горкой, а санками – портфели) Преодолев ступеньки, оказалась на улице Ленина, где увидела аппетитные на вид булочки. Продавали с лотка. Наскребла на одну, пройдясь по своим карманам. Встала в хвост длинной очереди. Купила вожделенную булочку, когда совсем стемнело. А отломив кусочек и попробовав, заплакала – и на эту кислятину я убила уйму времени, вместо того, чтобы сделать уроки и гонять потом на велосипеде. Дома мне объяснили, что булка тоже с кукурузной мукой, как и хлеб. Мама, видя мои страдания, раздобыла где-то «левую» муку, испекла налистники – постные лепёшки. Я устроила «праздник живота» своим подружкам. Уминали за милую душу, хватило всем.